Давление, которое испытывается в детстве, оно же исходит не только от ребёнка…
Конечно нет, родители или другие люди тоже стоят за этим. За спиной у успешных людей всегда стоит кто-то, кто сильно мотивирует.

Привыкаешь к этому давлению?
У тебя нет выбора. У ребёнка нет возможности сказать «нет». Ты просто отдаёшься ситуации и, к счастью, не знаешь ничего другого. Иначе всё было бы намного сложнее.

Можно ли сказать, что Вас буквально «заставили» сделать мировую карьеру?
Нет. Потому что в какой-то момент я дистанцировался от всего, что делал в детстве – не в музыкальном плане, а в плане окружения. Затем я стартовал во второй раз. Мне хотелось удовлетворить свои желания,  а не желания других.   Раньше на меня давили родители, менеджмент, много других людей. Слава богу, теперь я  могу угождать только себе самому – что тоже достаточно трудно. Даже, может быть, труднее, чем  испытывать давление со стороны других. Но исходящее от самого себя давление намного приятнее, чем от других.

Благодаря своей такой успешной карьере Вам можно было бы уже и не работать…
Скажу так: профессией занимаешься не ради денег.

Ну, во всяком случае, не творческой…
Слава богу, что моей профессией занимаются не ради денег.

А ради чего? Ради страсти, сильного увлечения?
Да, потому что никто тебе не оплатит того, чем ты пожертвовал. Ты жертвуешь всем – личной жизнью, социальными контактами. Ты постоянно в разъездах, когда больше, когда меньше. Твоим единственным приоритетом становится следующая запись, следующий концерт. Всё это очень специфично.

Не возникало фаз полного выгорания? Когда уже ничего не хочется?
Выгорание происходит время от времени. В такие моменты думаешь: сегодня у меня вообще нет никакого желания. Но ты со временем учишься, в таких случаях мотивировать самого себя.

В общем, дисциплина – это самое главное в Вашей профессии?
Да. Это как приобретённая наука чистить зубы три раз в день. Не сделав этого, чувствуешь себя некомфортно. Я просто научился заниматься ежедневно по три-четыре часа, при необходимости  даже больше. Если раз не позанимаешься, то приходит чувство, что ты не сделал то, что должен был сделать.

Угрызения совести?
Да, всё верно. Угрызения совести.

Русские преподаватели Венской консерватории говорят своим ученикам, что заниматься нужно до восьми часов в день.
Да, но это ничего не даст. Потому что из всех этих восьми часов заниматься с полной концентрацией ты можешь только часа три-четыре. Страшнее отсутствия занятий могут быть только неправильные занятия. Я лично не знаю никого, кто бы занимался по восемь часов и при этом ХОРОШО занимался все эти восемь часов. Я придерживаюсь метода Яши Хейфеца: ему хватало два-три часа. И он был великолепен!

Вам трудно было играть на экране другую личность? Всё-таки это не ваша профессия.
Да, это не моя профессия. Но каждый скрипач был бы очень польщён, играть такую роль. Это была прекрасная возможность воплотить легенду Паганини на большом экране и преподнести его музыку в лучшем виде. Под этим я имею в виду не только игру его скрипичных партий, но и целые оркестровки и аранжировки, над которыми я поработал. Это было ответственной задачей, сделать эту музыку, насколько это возможно,  живой и новой, при чём сыгранной на старых инструментах, существующих в то время.

На каком инструменте Bы играете в фильме?
Это копия Гварнери дель Жезу, 1742 года, которая была главным инструментом   Паганини в его поздние годы. Но были и сцены, где мы использовали копию Страдивари. Я придавал большое значение деталям:  отсутствие машинок точной настройки скрипок у оркестрантов, применение струн из кишок, никаких подставок на плечо (их ещё не существовало в то время). Для меня была важна точна визуальная картинка, потому что во многих фильмах встречаются неточности.    Я как-то видел отрывок из фильма Кински, где исполнял соло итальянец Сальваторе Аккардо. На крупном плане было видно и машинку для точной настройки, и современные струны, подбородник и подставку для плеча. Остаётся только восклицать: «Боже, как это неправильно!»

В какой степени Вы переняли для себя технику Паганини?
Я вырос на Паганини. В 15 лет я записал «Каприсы». Да, техника была очень сложной, но не это является ключом к фильму. Ключом к фильму является оркестровка его произведений.

Звучание очень близко к 19-му веку.
Я очень старался использовать только те инструменты, которые существовали в то время. Я хотел оптимальным образом достичь предположительного звучания Паганини, располагай он тогда достаточными средствами для оплаты хороших аранжировщиков.

То есть, если бы Паганини записал пластинку, то его музыка звучала бы именно так?
В оптимальном варианте – да. Как уже было сказано, если бы Паганини тогда подошёл  к вопросу аранжировок с бОльшим увлечением – каждый скрипач, читающий это интервью, понимает, что я имею в виду – то да, его музыка могла бы звучать именно так. Для меня это было большой ответственностью и вызовом.

Вы сами обладаете ценными  инструментами…
Да, одна ценная и ещё две другие, тоже ценные (смеётся).

Объясните мне, абсолютному профану, как отличить, играю ли я на Страдивари или на какой-то другой скрипке?
Зависит от многого. Есть Страдивари, на которых я не захотел бы играть. Эти скрипки как студия исследований, мастера невероятно много с ними экспериментировали. Есть некоторые, которые очень классные, другие – не очень. Но ещё это связано  твоим внутренним слухом, как ТЫ слышишь скрипку внутри себя. У каждой скрипки своё звучание. Моя нынешняя скрипка идеальна для меня, потому что она обладает определённой звучностью (яркостью), которые мне так нравятся у Хейфеца или у  Мильштейна.  Для меня она идеальна. Но если я дам её другому скрипачу, она может его не устроить. В общем, всё должно совпасть, не только физически, но и в плане звучания.

Наверное, нелегко найти такой идеальный для себя инструмент…
О да! Но когда ты, наконец-то, ей найдёшь, она оказывается чертовски  дорогой…(смеётся)

И наступил момент, когда Вы смогли позволить себе такой дорогой инструмент, потому что Вы один из самых успешных „Entertainer“ в бизнесе.
Мне не очень нравится слово «Entertainer“ по отношению ко мне. Скажем лучше, что я много, много трудился, чтобы позволить себе это. Сыграй я сейчас в этой комнате на приличной Страдивари, то ни Вы, ни другие  находящиеся здесь люди, вряд ли уловили бы разницу по отношению к другим скрипкам. Но для меня лично важен характер скрипки.

Я употребил слово «Entertainer», потому что  всё, что делал Паганини, превращалось  в конечном счёте в грандиозное шоу – это хорошо видно в фильме.
Да, верно. Хорошая инсценировка. Но всегда в музыкальном аспекте.

Из этого следует вопрос: насколько важен для Вас элемент «шоу» в такой серьёзной классической индустрии?
Шоу лишь тогда не имеет недостатков, если оно качественное и никак не влияет на качество артиста. Тогда оно легитимно. Это как хороший продукт в хорошей упаковке. Только лишь хорошей упаковки недостаточно. Но если у тебя хороший продукт и плюс к этому хороший маркетинг,  то шоу становится даже очень важной составляющей, потому что было бы очень жаль, если бы хорошая упаковка с плохим содержимым продавалась лучше, чем хорошая упаковка с хорошим содержимым.

Какое ещё влияние на музыкальный мир сможет оказать такой скрипач, как Вы, лет через 50?
Не могу на это ответить. Но если тебе, как музыканту, удаётся своей работой вдохновлять и других людей, то это уже что-то. Я получаю много писем и эл. почты, в которых молодые люди пишут, что благодаря мне они открыли для себя мир классической музыки или даже начали заниматься скрипкой. Если таким образом ты вдохновляешь людей и способствуешь окультуриванию, то это и есть то, чего может достичь музыкант в своей жизни.

Как предотвратить превращения мифа Паганини в китч?   
Для нас это было очень важным делом! Для меня было важно, чтобы все события в фильме были хоть как-то подтверждены исторически. Потому что существует слишком много мифов и легенд вокруг Паганини, которые не всегда соответствуют действительности. Это не должно было стать фэнтэзи-фильмом.

Вы брали уроки актёрского мастерства?
Несколько часов в Нью-Йорке, да. Но мне было дано режиссёром указание, именно этого и не делать. Но я верю в хорошую подготовку. Последний раз, когда я стоял на театральной сцене, мне было семь лет, и я участвовал в Рождественском спектакле. В своей единственной  фразе там я всё совершенно перепутал.  Поэтому перед началом съёмок у меня были опасения, что  я не смогу запоминать текст. Полтора месяца я  работал над текстами и заметил, что запоминание текстов – это моё. Так что все опасения были напрасными.

Что вы ответите критикам, которые называют вас «Дэвидом Хассельхоффом классики»?
Никогда такого не слышал!

Много ли завистников в этой области?
Я был в турне, и из десяти критик восемь – положительных, две - отрицательные. То же самое было и во времена Паганини, Моцарта…и Бетховену тоже досталось. Всегда найдётся кто-то, кто напишет резкую критику.

Вас это злит?
Нет, с какой стати? Я могу с этим жить.

Interview: Matthias Greuling