Как правило, она (неуверенность в себе) незаметна. Своими 192 см он в любом случае  заполняет любое пространство, которое переступает. Его закрытость можно принять за серьёзность. Нужно какое-то время, чтобы понять, что ему проще с десятком тысяч людей, чем с одним. Но на сцене харизма Дэвида Гэрретта действует по образцу Брэда Питта. В спокойном состоянии лицо Гэрретта определяется его изгибом губ и меланхолией во взгляде. Когда он улыбается, эта меланхолия превращается в  сияние, способное покорить весь мир. Однако на своих официальных фотографиях он снова прячется за защитным механизмом. Глаза подведены карандашом, голова склонена то в одну сторону, то в другую, пряди волос падают на лицо, губы надуты.

Упоминание имени Дэвида Гэрретта в присутствии культурно образованных немцев вызывает у них закатывание глаз. Это вызвано тем, что он играет как поп-музыку, так и классику, и при этом в обоих жанрах  не придерживается условностей: диктатуры крутизны в поп-музыке и заповеди чистоты исполнения в классике.  Он знает об этом.  «Вызывать противоречия – в этом нет ничего страшного» - говорит он. «Это означает лишь то, что ты сделал что-то правильное, раз есть такие люди, которые возносят тебя до небес, и есть люди, которые тебе говорят: «Такого дерьма я ещё не слышал!» Как говорится: зависть нужно ещё заработать.  И Паганини тоже доставалось в своё время. Но это совершенно нормально. Даже Яше Хефецу доставалось! А сегодня он считается самым точным виртуозом.»

Спустя несколько недель после съёмок Дэвид Гэрретт вновь гастролирует с кроссовер- программой. Сопровождает его рок-бэнд и музыканты Новой Филармонии Франкфурта, оркестр из Оффенбаха, который выступает в основном в качестве муз. фона для Deep Purple, DJ Bobo и Udo Lindenberg. Билеты на этот концерт в Олимпийском стадионе Мюнхена (12 500 мест) распроданы уже несколько месяцев назад.

В классических кругах слово «Кроссовер» является ругательным. Для Гэрретта же это прежде всего средство: «Я открыто говорю на своих концертах, что я использую кроссовер в целях привлечения новой публики к классической музыке. Сначала мне говорили, что ничего из этого не выйдет.  Но каждый посетитель моих классических концертов видит, как много там детей и подростков. Конечно же, присутствует и публика постарше, но это действительно три поколения. Классическая музыка всегда была моим домом. Скрипичный концерт Бетховена достиг платинового статуса. Обычно же такие концерты продаются в пределах от двух до пяти тысяч копий.»
Концерт начинается светящимися змейками на десятиметровом экране и хард-роковыми аккордами, подложкой к которым идёт быстрый музыкальный рисунок  скрипичных инструментов, напоминая нам сцены погонь из фильмов-боевиков. Посреди сцены Дэвид Гэрретт в джинсах, пиджаке и форменных сапогах, поднимаемый и опускаемый на металлической колонне в то время как его пальцы скользят  по струнам электрически усиленной скрипки на фоне грома гитар и оркестра, пока не начинает проступать мелодия Welcome tot he Jungle  группы Guns N´Roses. Чуть позже в этой же композиции по сцене распространяется сухой сценический туман, на платформах  позади музыкантов появляются танцовщицы в очень коротких шортах, двигая головами в такт музыке, и одновременно с заключительным аккордом на самом краю сцены выстреливают четыре огненных столба. 

Затем следуют: Yesterday  группы Beatles, уличная избитая песенка  Funiculì funiculà, загланая мелодия к фильму «Пираты карибского моря», « Human Nature» Майкла Джексона  и Scherzo из  Девятой Симфонии Бетховена . Так как всё это аражировано в едином рок-симфоническом стиле, ударные, бэнд и оркестр переплетены и полны пафоса и драмы – невозможно сразу узнать определённую композицию, но вскоре всё-таки мы её узнаём. Между композициями Дэвид Гэрретт рассказывает гротескно-комические истории, как, например история о его выступлении в Шоу Хелены Фишер, когда он положил ноты на пол сцены, во время записи исчезнувшие в сценическом тумане. Весь зал смеётся. А он весь сияет,  перед тем как вновь прислонить скрипку к щеке и поднести смычок к струнам.   

Сложно оценить это шоу, если ты вырос на диктатуре крутизны, если ты ожидаешь страстного рёва рок-бэнда, и если в юности ты привык к тому, что инструментальное исполнение известных рок-композиций, как правило, использовалось для музыкального фона в сети магазинов розничной торговли. И это, по законам диктатуры крутизны, не означает, что  определённая композиция превратилась во всеобщее достояние и тем самым стала ПОП-композицией в его (поп-) изначальном смысле, но означает конец разграничениям в этой холодной войне между «крутизной» и «НЕкрутизной».

Многим людям абсолютно неважен этот диктат крутизны, даже, возможно, обременителен. Этим вечером 12 500 таких людей находятся на Олимпийском стадионе, которые каждый раз восторженно аплодируют, признав знакомую мелодию, и которые со счастливыми лицами наблюдают за Дэвидом Гэрреттом, в свете мерцающих  прожекторов приводящего свою скрипку во всё более и более высокие позиции. В антракте, у прилавка с колбасками, за столиками,  закрепляется всеобщее ликование, поддерживаемое взаимными подтверждениями того, что «такого мы никогда ещё не видели, это шоу, эти усилия, всё это впечатляюще и захватывающе». Лица беседующих так же счастливы, как и были до этого в зале. Можно предположить, что некоторые люди действительно ещё никогда такого не видели, потому что они обычно не ходят на такие концерты. Это публика, которая посещает в основном мюзиклы, Цирк дю Солей, театральные постановки Андре Хеллера, ледовые шоу и спектакли, в которых Поп (элемент) выдерживает конкуренцию с подавляющим механизмом  и тягой большого экрана.

Сам Дэвид Гэрретт не был знаком с этим миром. Свои детство и юность он провёл за занятиями, уроками, конкурсами и концертами. Когда его отец, адвокат и торговец  дорогими струнными инструментами, распознал необычный талант сына, тому было всего четыре года. Последовали 15 лет напряжённого труда, которые отражаются на нём до сих пор. «Ни один ребёнок не будет добровольно заниматься по пять-шесть часов в день», говорит он. «Кто-то должен его заставлять  делать это, будь то вербально или физически.»  Но отец настойчиво продвигает карьеру сына. Ради своих первых больших выступлений Дэвид  Бонгартц получает даже новую фамилию  – Гэрретт, девичью фамилию своей мамы Дав-Марии, американской примы-балерины.  Ему девять лет.

Но не только отец разглядел в нём талант – виртуоз скрипки Ида Хендель, дирижёры Зубин Мета и Клаудио Аббадо, а также продюсеры звукозаписывающей компании Deutsche Grammaphon признали его. В 12 лет он играет концерты совместно с Иегуди Менухиным, который сказал, что «Гэрретт – лучший скрипач своего поколения». Герметичный мир классической музыки, концертная деятельность  с её менеджерами, продюсерами, импресарио и пресс-агентами держат его в своём плену, пока он не решился в 18 лет на побег. Сначала он уехал в Лондон, потом в Нью-Йорк. Он полностью отказался от всего, стал барменом, моделью и только время от времени принимал приглашения на небольшие выступления , чтобы оплатить обучение в музыкальной школе Джульярда, где он обучался у Ицхака Перлманна и Айзека Штерна.

Одним из таких выступлений стало участие в ревю-шоу Night of the Proms, в котором раз в году «встречаются» оркестр и классические виртуозы с поп- и рок-звёздами,  время которых уже практически прошло. Впервые Гэрретт принял участие в этом шоу в 2002 году, выступая наряду с Pointer Sisters, Bonnie Tyler, Foreigner и Alphaville. И впервые он почувствовал, каково это, стоять на сцене огромного спортивного стадиона и получать бурные аплодисменты десятков тысяч зрителей после каждой исполненной композиции или небольшого соло, вместо вежливых аплодисментов в конце концерта. Это чувство не отпускает его до сих пор. 

Для сторонников крутизны, как и для сторонников  высокой культуры,  он  сомнителен  не только по причине того, что  их механизмы разграничения на него не распространяются, но и потому, что своим новым альбом он может «выстрелить» с нулевого до Первого места в чартах, оставляя позади себя Linkin Park и Eric Clapton. Альбомом, в котором аранжировки для оркестра, рок-бэнда и соло скрипки  не делают различий между  Джеймсом Бондом, Вивальди и Куртом Кобейном. И он играет Бетховена и Брамса для масс так, что его все понимают.

................................................................................................................................................................................................................................................................

В Германии механизмы разграничения в поп-музыке и высококультурной музыке действуют одинаково. Основной принцип исходит из джазовых составляющих – ритуалы, жаргон, наука господства, дресс-код – которые образуют систему шифров, понятную только посвящённым. В джазе проведена чёткая грань между тёмнокожими интеллектуалами (в послевоенной Америке) и расистским обществом. В послевоенной Германии высокая культура стала оплотом против нацизма и нацистского злоупотребления массовой культурой.  Позже примкнула поп-культура в качестве космополитического защитного вала молодого поколения от немецкого прошлого их родителей. Как только первое поколение поп-культуры повзрослело, их дети создали второе защитное кольцо, кольцо иронии с зашифрованным презрением. В Гэрретте нет ничего зашифрованного и нет никакого двойного дна. Гэрретт обращается к корням немецкой поп-культуры. Они не в блюзе. Они – в зрелище и в менуэте. 

Так что когда  он играет Led Zeppelin, Bon Jovi или «Танец с саблями» Арама Хачатуряна – то не просматривается никакой иронии или хитрого намёка. Публика чувствует себя совершенно комфортно. Даже когда он исполняет «Misirlou“, песню-рембетика (греческий муз. стиль), записанную Диком Дале в 1962 году как Surf-Rock-Single, в которой он высмеивал танцевальную моду того времени, и которую режиссёр Квентин Тарантино применил в качестве трижды прерванной ироничной цитаты над заглавными титрами  фильма «Криминальное чтиво» («Pulp Fiction»). У Дэвида Гэрретта эта композиция – просто мелодия к фильму. Однако если он применяет закодированные шифры в классике, то он расшифровывает их своим пониманием виртуоза, при чём расшифровывает для всех, а не только для посвящённых. Это всегда означает определённую степень преувеличения в исполнении, когда он, к примеру, чувственные моменты в произведении исполняет с особой чёткостью и ясностью. Это считается  китчем во времена, когда скрипачи в большинстве своём обращаются (возвращаются) к чистому исполнению без вибрато. А высокая культура не любит, когда ей напоминают о тонкой грани между пафосом и китчем.   

Весной, после кроссовер-турне, Дэвид Гэрретт отправляется в «путешествие» с оркестром Festival Strings Lucerne под управлением Адриана Прабавы, камерным оркестром, расширенным до оркестра симфонической силы благодаря приглашённым музыкантам. Кульминация тура – Берлин. За два дня до этого они выступали в городе Халле, на Герри-Вебер стадионе. Шесть тысяч зрителей на симфоническом концерте. Вторая половина дня понедельника. В зале филармонии во время репетиции находятся около двадцати детей. Некоторые из них принесли свои футляры, на которых Дэвид должен поставить свой автограф. Он пока что находится в своей гримёрке.

Этот тур очень сложный. С одной стороны Гэрретт хочет в очередной раз доказать свою виртуозность. Поэтому он выбрал скрипичный концерт Брамса, один из труднейших концертов для сольного исполнителя, потому что эмоциональная напряжённость требует наивысшей концентрации, а партитура солиста приравнивается к партитуре оркестра, что ещё более усложняет задачу солиста в плане противостояния сольного инструмента множеству инструментов оркестра. С другой стороны – он хочет восторга публики, которая пришла не ради произведения, а ради него. Поэтому он играет сначала скрипичный концерт Макса Бруха, который не такой напряжённый, как концерт Брамса, затем увертюру к «Севильскому цирюльнику», потому что она довольна известная, затем «Кампанеллу» Паганини, потому что тут можно впечатлить виртуозностью, и лишь после антракта – Брамс. Это ненормально. Нормальным было бы концертное выступление оркестра, кульминационным моментом которого стало бы выступление звезды с концертом Брамса. На большее никто не способен. Те люди, которые не посещают концерты, не знают об этом. Для них это само собой разумеющееся, что Дэвид Гэрретт, имя которого стоит на афишах, находится на сцене на протяжении всего концерта. Даже если это наносит вред его здоровью, и он вынужден перед турне тренироваться в фитнес-зале, как боксёр. Такие вечера – не исключение. До 200 выступлений в год – концерты, фестивали, телевидение, пресс-конференции. 330 дней в году он живёт в отелях, по его словам, где чувствует себя комфортнее, чем в своих квартирах в Берлине и Нью-Йорке, которые  обычно  пустуют.
Тобиас Вайгольд-Виммер  уже почти десять  наблюдает за этим честолюбием. Вайгольд , мужчина с лукавой улыбкой, седыми локонами и в очках с никелевой оправой – менеджер, занимающийся классическими проектами Дэвида и знает его лучше всех (после Йорга, тур-менеджера). Он видит рост: «Во время последнего тура, два года назад, он играл в первой половине вечера произведения Фритца Крайслера, а после перерыва – скрипичный концерт Бетховена. Произведения Крайслера – это совсем другое качество, они длятся от трёх до пяти минут. Для этого не требуется то душевное и музыкальное напряжение, которое присутствует в скрипичном концерте. Тогда это не было такой большой психологической нагрузкой, как сейчас, когда присутствуют два скрипичных концерта в одной программе. Но Дэвид сам создаёт для себя это давление. Дополнительное давление чувствуется и со стороны его противников из мира классики.»

Оркестр начинает играть. Затем на сцену выходит Гэрретт, улыбается и садится на барный стул. На переднем ряду сидит десятилетняя девочка в летнем  платье. Она играет на скрипке три года. Репетиция длится недолго. Гэрретт играет с воодушевлением, постоянно обращает свой взор к дирижёру, к музыкантам, улыбается, кивает, ловит взгляды. Девочка забыла как дышать. Десять минут Брамса сделали её счастливой.
Потом Гэрретт снова исчезает в своей гримёрке. Музыканты проходят в общественную комнату или ожидают в кафетерии. Дирижёр готовится к выступлению в своей гримёрке. Адриан Приабава, 41 год – опытный дирижёр. На его счету много наград, он был ассистентом Курта Мазура, когда этот легендарный капельмейстер Гевандхауса в начале нулевых годов на протяжении шести лет руководил Национальным оркестром Франции в Париже. Нет, то, что Дэвид Гэрретт немногословен с ним и с музыкантами, не является чем-то необычным, говорит он. У музыкантов и дирижёров  такого уровня нет необходимости в многочисленных словах. Нет ни предварительных обсуждений, ни заседаний, ни конференций. Вся работа происходит во время исполнения, пары репетиций и во время самого тура. Всё происходит посредством слушания, взглядов, жестов. Турне было потрясающим.  А концерт Брамса, произведение, обладающее глубокой осадкой – насколько глубоко смог копнуть Гэрретт?   Прабава колеблется, смеётся. Потом говорит: «Не желаете ещё кофе?»
Первая скрипка оркестра, Даниель Хао-Минг Доддс, находится в похожем состоянии. Он впечатлён большим количеством новой публики и тем, как Дэвид с этой публикой обходится. Доддс родился в Австралии. Он работал со многими крупными оркестрами в качестве первого скрипача, давал сольные концерты по всему миру, считается протеже Клаудио Аббадо. Да, и концерт Брамса он тоже исполнял. «Дэвид исполняет Брамса очень «по-скрипичному» И потом добавляет: «Он не боится глиссандо».  Это не звучит как комплимент.
Огромное желание Гэрретта разделить эмоции, охватывающие его во время исполнения классической музыки, невозможно не заметить. Он закрывает глаза и откидывает голову назад. Во время «форте» (громкого исполнения) он всем своим телом налегает на пассажи. Когда каденция приближается к своему кульминационному моменту, он прогибается назад и взмахивает высоко к потолку завиток скрипки, описывая в воздухе большую дугу.  Всё это – мелкие проступки: в классике не обращаются к публике, не отдаются во власть жестам и тем более не злоупотребляют ими.

...........................................................................................................................................................................................................

Так или иначе, Брамс способен вызвать слёзы на глазах. На третьей части девочка в восьмом ряду начинает покачиваться из стороны в сторону, а руки отбивают такт две четверти. Это естественная реакция. В третьей части своего концерта Йоханнес Брамс обрушивает на слушателя всю мощь венгерской Пушты (венгерские степи) с её цыганскими танцами и народными мелодиями.  В больших европейских городах 19-го  века  они играли похожую роль, как хип-хоп сегодня. Это были ритмы, пришедшие из низов общества, и сумевшие увлечь за собой гражданскую публику, потому что они были способны отвлечь людей, находящихся в зале, от повседневной суеты и погрузить их  в мир, полный опасностей и экзотики. И когда Дэвид Гэрретт играет двойные ноты лейтмотива с предельной силой своего штриха, когда он даёт знак оркестру, чтобы тот играл ещё более страстно, когда его партия ведёт его ко всё более и более высоким нотам и быстрым каденциям – то это (погружение в мир опасностей и экзотики…прим.пер.) срабатывает и сегодня.
«Я всегда говорю на классических концертах, что если кто-то очень тронут эмоционально, то он может спокойно это показать (выпустить)», говорит Дэвид. «С точки зрения традиций классической музыки это вполне понятно. Было бы ужасно, если бы никто не аплодировал концерту Брамса! Музыка для того и пишется, чтобы вызывать эмоции. Тишина после первой части? Это же гнетуще, так не пойдёт.»

Напрашивается сравнение. Спустя три дня концерт Брамса исполняла Изабель Фауст, в Мюнхене, в Prinzregenten-theater. Зал поменьше, публика постарше, опытнее, образованнее. Пуристы считают Изабель Фауст самой лучшей скрипачкой на данной момент. Понимание абонементной публики облегчает ей работу.   Она выходит на сцену после антракта, улыбается, кивает. Потом наклоняет голову в сторону, закрывает глаза и погружается в себя на время исполнения оркестром вступительной части . Начинает играть, производя скупые движения, глаза всё ещё закрыты. Напряжение Брамса уже давно известно этой публике и ею понято, так что теперь Изабель может спокойно исследовать всю глубину произведения вместе с оркестром, который в первой части вечера очень старался выйти за рамки своего звучания, играя  произведения современных композиторов.  Она требовательна к себе, к оркестру и к своей публике.  Глиссандо здесь неуместно.

Ради своего летнего турне Дэвид затратил ещё больше усилий, чем прежде. Он выступает на Королевской площади Мюнхена. Кулисами служат пропилеи  храмового сооружения, перед которыми находится сцена с её постройками и огромными экранами, заполняющими почти всё пространство.  Выступление задумывалось как «сон в летнюю ночь», но уже несколько дней идут дожди. Однако это не является помехой для публики. 18 000 зрителей расположились на своих местах, накинув на себя пластиковые накидки. Места на передних рядах забронированы для гостей Дэвида. Для Петера Швенкова, владельца фирмы Deutsche Entertainment AG, который отлично контролирует рынок крупных мероприятий, организовывает концерты Берлинской Филармонии на открытой площадке Waldbühne,  германские туры русского государственного балета и Андреа Бочелли и  устраивает зрелищные рождественские концерты. Для Рика Бласки, ответственного в Лондоне за трансляцию спортивных мероприятий, таких как Лига чемпионов, и являющегося одним из самых успешных менеджеров кроссовер-классики. Для организаторов концертов Дэвида из Канады, пиар-агентов, участников фильма и для VIP персон. Для его классического менеджера Тобиаса Вайгольда, который ещё ни разу не был на рок-концерте.
Программа начинается с композиции «We Will Rock You“ группы Queen, синкопированный ритм которой уже на протяжении 36 лет подстёгивает толпы людей разных классов. Затем следуют Coldplay, «Лебединое озеро», AC/DC, Бетховен, Бизе. Во время антракта все собираются за сценой, на площадке с  трейлерами. В трейлер Дэвида имеет право зайти только стройная дама со светлыми волосами, его мама, бывшая балерина Дав-Мария Гэрретт.

После антракта Дэвид появляется в золотом халате с капюшоном, как боксёр, идущий к рингу. По бокам его сопровождают факелоносцы, проходя вместе с ним через толпу людей, Дэвид играет «Eye oft he Tiger“, которую написали ребята из мелодик-рок-бэнда «Survivor» для фильма „Рокки 3».  Нет, здесь нет никакого двойного дна (скрытого смысла). Когда он играет нестареющую «Музыку» Джона Майлза, слово «Музыка», написанное огненным шрифтом, витает на экране в нотных облаках. 
Уже приближается полночь, когда Дэвид вместе со своим тур-менеджером прибывает в крытую галерею мюнхенских «Пяти дворов». Бэнд, оркестр и все сотрудники собрались в «Barista», коктейль-баре с деревянными внутренними обшивками и кожаной мебелью. Здесь есть пиво, горячая еда, праздничное настроение. Концерт удался, тур распродан, фильм почти готов, первые пробные показы прошли успешно. Менеджер Рик Бласки берёт слово. Он восхищается Дэвидом, рок-бэндом, музыкой. Это  был жест взятия полномочий на себя. И Дэвид это сразу понимает.   Этим вечером его окружают люди, которым он благодарен. Дэвид выходит в центр бара, произносит короткую речь, смысл которой очень душевный и определённый. Затем бармен снова включает джазовую музыку. Ситуация разрядилась. Дэвид выставляет по кружке пива на брата, болтает, перемещается в самый дальний угол бара. Вечеринка продолжается почти до утра.  К этому времени он уже давно покинул это заведение.