(Вульхайде. Берлин. Играет Kashmir)

Дав Бонгартц/Dove Bongartz (мама): Он хотел осовременить, он хотел, чтобы люди не боялись слушать классический инструмент – скрипку. В его шоу никто не поет, там звучит только скрипка, два с половиной часа музыки, исполняемой на скрипке.

Рик Бласки/Rick Blaskey (менеджер): Благодаря звуку, который он извлекает из своей скрипки, его технике, его игре, его интерпретациям, вы действительно забываете о том, что перед вами нет вокалиста. Это доказывает, что классная мелодия есть классная мелодия.

Коста Пилавачи/Costa Pilavachi (исполнительный директор Universal Music):  Ему нравилась идея быть популярным, играть для молодежи в абсолютно другой, неформальной атмосфере, ничем не напоминающей традиционный  классический концерт.

(Играет «Времена года. Лето» Вивальди)

Ицхак Перлман (скрипач): Самое интересное в том, что делает Дэвид – это то, что он превосходный скрипач. Поэтому, когда он играет свой кроссовер, он это делает совершенно не с позиции: «У меня уровень достаточно средний, но для кроссовера пойдёт".

Дэвид: Я пришел из классической музыки. Поэтому в основе всего, что я делаю сегодня на этой сцене или в кроссоверном туре, лежит классика. И я не жульничаю. Это не значит, что здесь я играю легкие вещички, а потом, когда надо идти играть концерт Бетховена, мне становится страшно. Уровень технической сложности композиций, которые я играю сегодня на этой сцене, сопоставим с концертом Бетховена. Играя кроссоверный материал, я поддерживаю себя в форме. В этом нет большой проблемы.

(Репетиция речитала с Жульеном Кантеном.  Играют Сонату №3 Й.Брамса)

Дэвид: Надо быть выносливым. Потому что иметь возможность играть столько много шоу на протяжении большого периода времени – это прекрасно. Это придает тебе фантастическую выносливость, чтобы стоять на сцене.

(Вербье, Швейцария. Играют концерт Бетховена)

Дав Бонгартц: Вы знаете, он всегда хотел быть лучше. Всегда. Когда он был моложе, он всегда хотел приступить к новому концерту, к новому произведению, которое ему хотелось сыграть. Дэвид думает своим сердцем. Он был всегда энергичным. В нем было столько энергии, с ним было тяжело. Он успокаивался только тогда, когда занимался на скрипке. Когда он занимался чем-то другим – будь то игра в футбол, бадминтон или другие игры – он всегда должен был победить. 

Дэвид: Я начал, когда мне было около четырех лет. Главная причина тому – мой брат, который начал заниматься.

Дав Бонгартц: Александр уже учился играть на скрипке. Ему было шесть лет, он на два года старше.

Дэвид: Я думаю, у младшего ребенка есть свои способы заявить родителям о том, что он тоже хочет внимания.

Дав Бонгартц: У него был врожденный талант. И мой муж заметил это. Он знал много музыкантов, у него было чутье на них. И тогда он сказал: «Ммм, а он действительно одарен».

Зубин Мета (дирижер): Некоторым детям с самого раннего возраста присуща естественная координация. Это мистика.

Дав Бонгартц: Дэвид действительно хотел играть. Если он делает что-то, он выкладывается на 100 процентов. Когда он понял, что он может играть, для него было важно заниматься. Это приносило ему удовольствие.

Зубин Мета: Это должно быть выпестовано и направлено в нужное русло. Когда ребенок еще мал, эта функция лежит на тандеме учителя и родителя, но талант, данный богом, закладывается при рождении.

Дав Бонгартц: Он рос в доме, где дисциплина была на первом месте. Я начала танцевать в США, в танцевальной академии в столице Вашингтоне.  Я приехала в Германию, чтобы танцевать в балетной труппе во Франкфурте. На одном из концертов я познакомилась с моим мужем и осталась в Германии. Мой муж всегда был дисциплинирован. Он тоже учился играть на инструменте, он тоже играл на скрипке. Поэтому было естественным, что Дэвид будет относиться к этому серьезно.

Дэвид: Мой отец очень сильно давил, особенно на меня. Я всегда находился в ситуации, когда мне доставалось больше всего любви и вместе с тем больше всего… это прозвучит странно… ненависти.  Я чувствовал, что когда я выступал не так, как он от меня этого ожидал, или не так, как, по его мнению, я могу, бывало, он злился на меня. Очевидно, ребенком ты не понимаешь этих эмоций и думаешь, что это ненависть. Поэтому для меня это было очень-очень сложное время.

Ицхак Перлман: Детство ребят, которые посвящают себя какому-то делу с раннего возраста, только этим и занято. Неважно, кто ты – пианист, скрипач или виолончелист, или занимаешься спортом – пловец, теннисист и т.п. Их детство не является полноценным «детством». Ты должен посвящать всего себя делу. Если действительно хочешь чего-то добиться, ты должен заниматься.

Дэвид: Я думаю, мне крупно повезло, что все получилось. Иначе я смотрел бы на свое детство, сокрушаясь. Потому что в нем было много страданий, много слез, много занятий по ночам до полуночи или до часу ночи, иногда даже еще позже. У отца был очень сильный характер, он очень консервативен. Он не останавливал занятия до тех пор, пока я не закончу с произведением. Поэтому и я не останавливался.

Ицхак Перлман: Иногда на них оказывается огромное давление. Когда я слушаю тех, кто очень юн и очень хорош, я задаю себе вопрос: «Выдержат ли они свое детство? Выдержат ли они свое отрочество?»

Дав Бонгартц: Еще не написана книга, которая объяснила бы тебе, как поступать. Ты делаешь все от тебя зависящее, но я уверена, мы совершили много ошибок. Но я думаю, что в конечном итоге все сложилось хорошо. Дэвид вырос гармоничным человеком. Сейчас я об этом не волнуюсь. Но ему было трудно. Определенно, ему было трудно. У него практически не было контакта с детьми своего возраста.

Дэвид: Мои родители забрали меня из начальной школы, когда мне было 8-9 лет. До 17 лет я находился на домашнем обучении. Почти все время я был в дороге, переезжая то к педагогам, то давая концерты... (пауза, вздох) Поэтому у меня не было друзей, на примере которых я бы мог сравнить семейную жизнь.

Дав Бонгартц: Но мы старались сохранять тесные семейные отношения, быть дружной семьей.

(Кадры из домашнего видео-архива. Юный Дэвид в концертном смокинге репетирует перед зеркалом)

Дэвид: Это неустанная работа каждый день, самоотдача, жертвы, на которые ты идешь и… и после всего этого необходимо немного удачи. Но это всего лишь последние 2%, а остальные 98% - это тяжелая работа. 

(Вербье, Швейцария. Играет музыкальный фрагмент)

Ави Шошани/Avi Shoshani (генеральный секретарь Израильского филармонического оркестра): Однажды Ицхак Перлман сказал, что занятия больше четырех часов в день становятся бесполезными, потому что тело и голова устают. Но все очень индивидуально.

(Лос-Анджелес, Калифорния. Исполняет музыкальный фрагмент)

Ицхак Перлман:  Очень важно заниматься. Но проблема заключается в том, что это палка о двух концах. Суть занятий заключается в повторении. Но повторение хорошо в том случае, если ты повторяешь пассажи правильно. Если по какой-то причине ты играешь неправильно и повторяешь это снова и снова, выходит, что ты учишься играть неправильно.

(Кулисы SAP Арены, Мангейм, Германия. Играет «Астуриас»)

Дэвид: Быть музыкантом подразумевает многочасовое нахождение в комнате, где тебе никто не скажет, что получается хорошо, а что плохо. Много времени ты проводишь наедине с самим собой и собственными идеями и мыслями без направляющего ориентира.

(Боргхольм, Швеция. Играет в гримерке)

Дэвид: Я думаю, что чувство одиночества – одно из самых прекрасных. Это особенно справедливо, если твоя профессия позволяет использовать эту эмоцию. Если бы я не испытывал чувства одиночества, я бы не был хорошим музыкантом, потому что мне не хватало бы большой эмоциональной составляющей, о которой я бы и представления не имел.

(Laeiszhalle, Гамбург, 28 августа 1991. Кадры из семейного видео-архива. Гамбургский филармонический оркестр, дирижер Герд Альбрехт. Сарасате. «Цыганские напевы»)

Дав Бонгартц: Его первый концерт состоялся в 1991 с Гамбургским филармоническим оркестром. Это был первый раз, когда он играл с симфоническим оркестром. Я помню, как он вышел на сцену. Он был таким маленьким. Конечно, ему было десять. Он был еще таким маленьким, и по залу прокатилась волна приглушенного смеха. А он стоял и ждал, пока не наступит абсолютная тишина перед началом исполнения. Он ждал, просто ждал. Публика поняла, что он ждет тишины в зале, и замолчала.  И я подумала: «Боже, он действительно знает, что он делает!»

(Кадры из семейного видео-архива. Играет «Цыганские напевы»)

Дав Бонгартц: Гарретт –моя девичья фамилия. Когда Дэвид начал выступать, мой муж решил, что будет лучше использовать мою девичью фамилию, чем Бонгартц, нашу настоящую фамилию. Дело в том, что это имя носит хорошо известный аукционный дом. Я думаю, он боялся, что все начнут говорить: «Ну, конечно! Это сын мистера Бонгартца. У него лучшие инструменты, лучшие учителя». Он хотел, чтобы Дэвид всего добивался сам.

(Кадры из семейного видео-архива. Играет «Цыганские напевы»)

Дав Бонгартц: Он поехал в Англию на мастер-класс Иды Гендель. Он снова оказался самым маленьким. Я помню, каждый должен был сыграть что-то, чтобы Ида решила, возьмет ли она его в свой класс. Дэвид был очень маленьким, он вошел с сумкой в руках, полной партитур. Она спросила: «Что бы ты хотел сыграть?» Он ответил: «Все, что хотите. Вы можете выбрать». И выложил все ноты.

Ида Гендель (скрипачка, педагог): И я сказала себе: «Ок, я выведу его на чистую воду. Посмотрим, как он справится с концертом Чайковского». Когда он начал играть первую часть, начало концерта Чайковского, все попадали на пол. Звук и подача были настолько зрелыми, что никто не мог поверить, что это играет ребенок. 

Ави Шошани: Ида – одна из величайших скрипачек этого века. Я думаю, Ида была подходящим педагогом для Дэвида, потому что у него уже была виртуозность, яркость, чувственность, необходимая для скрипача. Она корректировала глубину, интерпретацию, понимание, дисциплину. Для него это была наилучшая комбинация, которую может составить ученик и учитель.

(Ида Гендель играет фрагмент из концерта Чайковского)

Ида Гендель: Почему он был талантливым? Этот вопрос надо задать богу. Это дается чем-то свыше, о чем мы не подозреваем. У тебя или есть талант, или его нет. Никто не может научить таланту.

(Хильверсум, Нидерланды, 1993. Репетиция  концерта Чайковского. Кадры из семейного видео-архива)

Зубин Мета: Мое внимание на него обратили, когда ему было 12 лет. Я незамедлительно разглядел этот талант. Я помню, некоторые музыканты Берлинского филармонического оркестра после репетиции также были под впечатлением. Поэтому я стал постепенно ангажировать его, взял его в Вербье на самый первый фестиваль.

(Вербье, Швейцария, 1995. Кадры из семейного видео-архива)

Зубин Мета: Несмотря на юный возраст, этот мальчик уже сформировался как личность, как это обычно происходит с вундеркиндами. Музицирование не представляло для него ни малейшей проблемы, он полностью себя контролировал.

Дэвид: Зубин был первым человеком, который не критиковал. Он на самом деле глубоко уважал меня, несмотря на то, что я был еще очень молодым артистом. Это очень много для меня значило, потому что он работал и продолжает работать со многими великими артистами. Мне было 14, когда я играл с ним, и он всегда улыбался и повторял: «Молодец! Браво!» Это успокаивало и придавало мне уверенности и веру в то, что я делал.

Дав Бонгартц: Затем появился первый агент, потом последовал первый контракт с Deutsche Grammophon, после это все вылилось в запись первых альбомов, в первые концерты, гастроли с разными оркестрами. И он все еще был мал.

(Льеж, Бельгия. 1996. Кадры из семейного видео-архива. Бизе-Ваксман «Кармен-фантазия»)

Коста Пилавачи: Ему было около 13 или около того, а Клаудио Аббадо бредил им, Deutsche Grammophon выражала заинтересованность в подписании контракта с ним. Я думаю, Deutsche Grammophon заключила с ним контракт в первую очередь потому, потому что Аббадо поверил в него. Также идея открыть миру юного мальчика, который был таким одаренным, таким зрелым и сформированным, была очень привлекательна для лейбла.

Дэвид: Я был абсолютно отстранен от всей деловой части этого бизнеса. Я не знаю, как у меня появился агент, на протяжении долгого времени я понятия не имел, кто он был, в большинстве случаев я не знал, сколько я зарабатывал, и я также не знаю, как я получил контракт на запись. Я также не имел права выбирать, что я буду записывать. И я это ненавидел.  Я помню, как мой отец пришел на встречу с представителями Deutsche Grammophon. Мне было что-то около 14 лет. И он предложил, чтобы я записал 24 каприса Паганини, а я, 14-летний мальчишка, сидел там и думал про себя: «Хм! Идея неплохая, но я знаю только два». (смеется) Это было самое большое давление, которое я когда-либо испытывал. Те, кто играют на скрипке, знают, что играть на достойном уровне Каприсы – это одно. Но быть 14-летним ребенком, почти 15-летним, и испытывать на себе давление престижного звукозаписывающего лейбла, не знать большинства каприсов и, несмотря на это, идти и записывать их с Deutsche Grammophon – это очень-очень-очень сложно. После каприсов Паганини какие-то физические функции в моем теле были нарушены. Я не знал, какие и почему. Я даже не хотел говорить об этом, потому что думал, что надо скрывать такие проблемы. Что глупо! Когда у тебя появляются проблемы, об этом надо сразу заявлять. Это было огромной ошибкой. На протяжении трех лет я играл концерты и занимался с большой болью в руке. Когда любимое занятие начинает причинять тебе боль – это самое ужасное. У меня было ощущение, что этому не будет конца. Все вокруг рушилось.   

(Вербье, Швейцария, 1995. Кадры из семейного видео-архива. Брамс. Соната №2. За фортепиано – Итамар Голан. Урок с Айзеком Стерном)

Дэвид: Айзек Стерн всегда был строг со мной, очень прямолинеен. Я не мог понять, нравлюсь ли я ему как исполнитель или я недостаточно хорош с его точки зрения. После урока, когда мы остались одни, я спросил его: «Почему Вы так жестко критикуете меня? Я вижу, как Вы преподаете другим – Вы такой хороший, такой приветливый человек. Почему со мной Вы не такой?» И он сказал: «Другие мне безразличны». Наверно, это был самый большой комплимент, который я получал когда-либо в жизни. Потом он пригласил меня на долгий-долгий разговор здесь в Вербье. Он длился два или три часа. Без моих родителей! Он сказал: «Приходи, но сам, без отца».

Дав Бонгартц: Когда начался подростковый период, и он заканчивал среднюю школу, ему предстояло самому принять решение: «Да, это оно. Вот, кем я собираюсь стать 100%». Я думаю, он сам выбрал свой путь.

Дэвид: Он не сказал мне: «Уходи от своих родителей». Но он сказал: «У тебя должен быть свой путь. Ты должен найти свой собственный голос. Ты должен стать самостоятельной личностью».  Я знал, что дома мне этого не добиться.

Дав Бонгартц: Ему необходимо было сделать это самостоятельно. Он всегда любил Нью-Йорк. Он часто там бывал. Ездил к Иде, когда она была в Нью-Йорке, ездил к Айзеку Стерну. Более того, его старший брат в то время учился в Соединенных Штатах.

(Звучит Somewhere Бернстайна. Дэвид приезжает в г.Нью-Йорк. 10 сентября 2001)

Дэвид: Соотношение было: 70% - Перлман, 30% - желание уехать их дома. В ту минуту, когда я узнал, что Перлман набирает класс, это побудило меня к действию. А также уверенность в том, что когда я окажусь там, я буду работать с тем, кого безмерно уважаю.

Ицхак Перлман: Впервые я встретил Дэвида Гарретта, когда ему было 12 или 13 лет. Я выступал с Берлинским филармоническим оркестром в Берлине, и кто-то мне сказал: «Ты должен послушать этого ребенка. Он великолепен». Я помню, он играл что-то из Моцарта и каприс Паганини. И я был очень-очень впечатлен. Во-первых, он играл действительно хорошо. В техническом плане он был достаточно зрелым. Но что меня поразило больше всего – он играл очень музыкально. Обычно в таком юном возрасте это чувство еще не так развито. Оно развивается позже, но он был уже тонко чувствующим музыкантом. Он был еще ребенок, но уже чувствовал фразировку и все эти вещи. Это мне очень понравилось.

Дэвид: Должен сказать, что я влился в Джулиард не за один день. Было столько вещей, о существовании которых я даже не подозревал: просто нормальная жизнь, как взаимодействовать с людьми, как с ними говорить, как сказать, что у тебя есть проблема, как признать ее наличие, как говорить о твоем прошлом. Для меня также очень важным было, наконец, говорить и общаться с людьми, которые не являлись моими родителями.

Ицхак Перлман: Когда он пришел ко мне, мы не обсуждали никакие технические или механические моменты. Мы говорили только о музыке. Только о музыке: как исполнять это, что ты будешь делать с этим и т.д. По сути это был «разговор между взрослыми».

(Дэвид и Александр. Дэвид выпускается из Джулиардской академии. 2004)

Дэвид: Я никогда не общался много с ребятами с музыкального факультета. Я всегда считал, что ребята с факультета драматического искусства и  танцевального факультета обладали намного большей энергией, позитивным настроем. Мне он был очень необходим в Джулиарде. Поэтому я постоянно зависал с ними. Конечно, я из тех, кому нравится играть для других. Поэтому я начал играть для них не только классические произведения. Например, когда для их танцевальной программы требовалась музыка, я всегда вызывался: «Ок, музыка за мной. Что вам надо?» В большинстве случаев это была не классика или то, что изначально было написано не для скрипки. Так я начал играть вещи, которые никто не мог или не хотел играть. Тогда впервые я признался самому себе, что мне нравятся все музыкальные направления. У меня было много друзей, которых я мог познакомить с классической музыкой, а они знакомили меня с другой музыкой. И мне это очень понравилось. Думаю, что именно так все и началось.

(Eataly Deli, Нью-Йорк. Играет Smooth Criminal)

Дэвид: Огромное количество людей говорило, что это никогда не сработает. Небольшой пример – глава Universal Germany в то время… обойдемся без имен. Я принес ему несколько демо.

(Играет Nothing Else matters, 2006)

Дэвид: И этот тип имел наглость заявить: «Я не представляю, куда это ставить. Это никогда не будет продаваться. Ты не продашь и пяти копий, я обещаю». Кавычки закрываются. Это лишь один пример того, как 10 тысяч говорили мне, что это никогда не сработает, включая моих родителей, которые говорили, что это потеря времени, трата энергии впустую, что я разрушаю свою классическую карьеру.

Рик Бласки: Мне дали видеокассету. Это был концерт Night of the Proms. Я увидел этого классического музыканта в вязанной шапочке и рваных джинсах, который прекрасно взаимодействовал с публикой. Она слушала классическое произведение, но в исполнении настоящего шоумена.

(Night of the Proms, Антверпен, 2002. Играет «Чардаш»)

Дэвид: В этой связи я должен, прежде всего, назвать Рика Бласки, потому что он с самого начала сказал: «Хорошо. Я возьмусь за это».

Рик Бласки: Дэвид приехал в Лондон. Я пошел на некий риск и признался, что я не знаток классической музыки, но у меня есть концепция. Мне хотелось поделиться им  как можно с большим количеством людей, потому что я помнил, какой эффект он произвел на меня. Я помню, как сказал ему, сглатывая с трудом: «Я бы хотел, чтобы ты исполнил две вещи». Он посмотрел на меня. Я продолжил: «Танец Зорбы из кинофильма «Зорба грек»  и Дуэль банджо из другого фильма – «Избавление». Последовала небольшая пауза, и вдруг я увидел, как улыбка озарила его лицо, и он спросил: «ПРАВДА? Никто до этого не предлагал мне такой репертуар!»

(Café de Paris, Лондон. Вульхайде, Берлин.  Везде играет «Танец Зорбы»)

Коста Пилавачи: Рик Бласки, мой закадычный друг, пришел ко мне и сказал: «Я хочу поговорить с тобой о Дэвиде Гарретте». Я сказал: «О, я знаю Гарретта. Не слышал о нем уже лет десять. Как у него дела?» Он ответил: «Ты не поверишь своим глазам».

(Играет Дуэль банджо)

Коста Пилавачи: И он показал мне это видео, где тот играет, опускаясь на колени. Он был, как рок-звезда, вокруг которой кричит огромная толпа молодежи. Это больше походило на рок-концерт. 

(Играет «Чардаш» Монти)

Дэвид приехал в Лондон. Мы пошли на ужин и подписали контракт. Знаете, всем было очевидно, что парень был действительно ярким. Поэтому мы подписали с ним контракт. Вот и все.

(Café de Paris, Лондон. Играет  Live and Let Die)

Ицхак Перлман: По своей сути он шоумен. Он делает все, что, по его мнению, понравится публике. Это замечательно, потрясающе.

(SAP Арена, Мангейм, Германия. Играет You Raise Me Up)

Ида Гендель: Если ему это нравится, пусть делает. В этом нет ничего плохого. Он может оставаться прекрасным классическим скрипачом и при этом играть рок. Если это доставляет ему радость, почему нет? Если бы у меня был талант, я бы тоже рок играла, наверное. Почему нет?

Петер Швенков (концертный промоутер, DAEG Entertainment): Вам нравится видеть его на сцене, потому что он не высокомерный, в нем нет этого профессионального апломба парня из американского шоубиза. Он знает, как вести себя на сцене, с одной стороны, а с другой, у вас складывается ощущение, что он мог бы быть вашим братом.

Эрик Ивейзен/Eric Ewazen (педагог по композиции в Джулиарде): Его аранжировки звучат настолько молодо и интересно! В них много ритмической живости, они заводят, и вместе с тем в них он демонстрирует свою потрясающую виртуозность. Это современная музыка, в ней много энергии, много движущей силы.

Петер Швенков: Все, кто видел его в первом гастрольном туре, покупали билеты на второй и на третий. Мы всегда инвестировали большие средства и создавали дорогостоящие шоу, которые были еще более грандиозными, чем того ожидала публика. Мы всегда предвосхищали ожидания публики. Это привело к тому, что наша аудитория увеличилась с 200 до 15 тысяч человек, потому что в глазах зрителей Дэвид всегда оправдывает ожидания.

Эрик Ивейзен: Он может собирать большие залы, оставаясь, при этом, верным своему искусству, своим корням – классической школе. Теперь замечательная широкая молодая аудитория может увлечься его музыкой.

Коста Пилавачи: Я задал Дэвиду серьезный вопрос: «Ты уверен, что хочешь этим заниматься? Ты же классический музыкант. Если мы собираемся раскручивать тебя как кроссоверную звезду, ты огорчишь много людей в мире классической музыки, потому что этот мир ужасно консервативен. К сожалению, эти люди – невероятные снобы».

Дэвид: Я слушал столько много музыки в своей жизни, что в какой-то момент я захотел играть то, что мне нравится.

Коста Пилавачи: Он ответил, что это его не волнует, он готов к этому, он не собирается бросать свою классическую карьеру, классическая подготовка остается с ним, и он собирается продолжать исполнять большие концерты с оркестром или речиталы по всему миру. Но ему очень хотелось сделать именно это. Он хотел познакомить новую аудиторию со скрипкой.

Мартин Енгстрём/Martin Engstroem (основатель Фестиваля и академии Вербье):  Очень редко когда артиста принимают и как классического музыканта, и как рок-музыканта. Думаю, в случае с Дэвидом, он все еще хочет и нуждается в том, чтобы его воспринимали как классического музыканта. Одно это многое говорит о нем.

Петер Швенков: Думаю, самое важно в нем то, что он нравится людям: женщины любят его, а мужчины смиряются с ним. Это один из ключевых объяснений, почему ты не ревнуешь свою жену, когда она обожает Дэвида Гарретта. Ты легко с этим смиряешься.

(Боргхольм, Швеция. День кронпринцессы Виктории  Исполняет «Полет шмеля» Римского-Корсакова, Vivaldi vs. Vertigo)

(Швейцария, Фестиваль Вербье, 2011. Играет фрагмент Концерта Бетховена с оркестром Фестиваля Вербье, дирижер Габор Такач-Надь)

Дэвид: Я играю с камерным оркестром, который создали специально для Фестиваля Вербье и пригласили очень хороших молодых музыкантов. Это очень хорошая возможность поработать с ними. Я тоже нахожусь в предвкушении. У нас замечательный дирижер – Габор Такач.

Габор Такач-Надь/Gabor Takacs-Nagy (дирижер): У него огромное сердце. Он наслаждается тем, что делает. Он действительно играет. Он делится радостью. Он любит свое дело и излучает это. Я понимаю, почему он такой популярный. Он выполняет огромную миссию, потому что он привлекает молодых к классической музыке.

Дэвид: Хороший дирижер должен всегда знать партию скрипок, естественно, партию солиста, равно как и партии всех остальных в оркестре. Конечно, если за пультом дирижер-скрипач, ты понимаешь, что он знает все ноты и хорошо знаком с партией солиста.   

Габор Такач-Надь: У меня тоже дочери - 19 лет и 21 год. Когда им было лет шесть, они заявили мне: «Папа, нам не нравятся концерты классической музыки, потому что на них очень чопорные люди играют для чопорных людей». Но сейчас мои дочери придут (на концерт) и атмосфера будет абсолютно противоположной. Потому что Дэвид выходит на сцену и он действительно наслаждается этим - искренне, глубоко.. И это прекрасно! Если он привлекает публику, это фантастика!

Бэлла: Я только что видела, как Дэвид Гарретт выступает с оркестром здесь на Фестивале Вербье. Я специально приехала сюда, чтобы увидеть его.

Адам: Он мне интересен, потому что он намного круче всех остальных обыкновенных скрипачей.

Бэлла: Мне нравится, что он сочетает поп-музыку с классической музыкой. Я узнала о нем из YouTube и подумала, что он действительно очень хорош.

Адам: Он играл стандартные вещи из классического репертуара, но с помощью аранжировок он придал им более современное звучание, как он всегда старается делать. А также добавил немного классики в роковые песни. 

(Играет Master of Puppets)

Адам: Моим дедушке и бабушке, одному из них – почти 90, а другой – далеко за 80, очень понравилась музыка, что было очень... удивительно. 

Бэлла: Я никогда не слышала ничего подобного.

Мартин Енгстрём: Отрадно видеть, что его молодая публика, его фанаты приходят на его классические концерты. Это то, что нам необходимо. Я хочу сказать, что все мы, промоутеры классической муызки, из года в год теряем нашу аудиторию. Нам нужна новая публика. С этой точки зрения, он помогает нам.  Поэтому чем он будет сильнее, тем лучше будет для нас.

(Лондон. Королевский филармонический оркестр, дирижер Ион Марин. Играют «Рапсодию на тему Паганини» Рахманинова)

Ион Марин/Ion Marin (дирижер): Я знаю Дэвида с тех пор, когда ему было 13 лет. Мы встретились сейчас для записи спустя ровно 18 лет.

(Лондон, 1990. Играет Крайслера «Вариации на тему Корелли»)

Ион Марин: В то время я работал с Израильским филармоническим оркестром на Фестивале Вербье с Айзеком Стерном. Дэвид, как вам хорошо известно, был студентом Айзека. Я помню его с тех пор, как ему было 13.

Дэвид: Мне очень понравилось работать с ним, потому что он не только аккомпанировал мне, но и вносил собственный стиль, высказывал свое мнение. Конечно, мы не во всем соглашались, но и не нужно всегда во всем соглашаться в жизни. Становится скучно. Мне понравилось, что между нами не было напряжения, а только хорошее взаимопонимание, где каждый мог свободно высказать все, что рождалось в его голове. Думаю, поэтому мы получили большое удовольствие, работая вместе, и не только потому, что мы поняли, что мы оба хороши в том, что делаем, но и потому, что мы уважали мнение друг друга.

(Репетируют Концерт для скрипки Бетховена)

Ион Марин: Он настолько сроднился со своей скрипкой. Думаю, если бы он сам задался этим вопросом, то не смог бы представить скрипку отдельно от своего тела. Она является естественным продолжением его тела, его сознания. Да боже мой, это его голос!

Рик Бласки: Вот вы говорите об артисте и его отношении к инструменту, а я вспоминаю тот злополучий день в Барбикане, когда он упал навзничь на свою скрипку. Официально установлено, что она треснула в шести местах. Я помню… думаю, это была его мама, которая спросила: «Дэвид, с тобой все в порядке?» Он ответил: «Забудь про меня. Что со скрипкой?» Я помню, как потом он сказал мне… он был в абсолютной прострации… его слова были: «У меня ощущение, что я потерял спутника жизни».

(Играет Концерт Бетховена)

Дэвид: Совершенства не существует. Но ты можешь заниматься и усердно трудиться, чтобы подойти максимально близко к нему, насколько это возможно для тебя. Совершенствоваться означает иметь амбиции в каждую секунду сегодня и каждый последующий день. Как только ты станешь довольным собой, исчезнет мотивация двигаться дальше. Даже в том, что выглядит совершенным, ты должен находить изъяны. Возможно, именно так можно подойти к совершенству на минимальное расстояние.

(Вульхайде, Берлин. Играет Hey Jude)